Контуженные осенью


16 декабря 2011

Автор: Селедцов О.В.

Ну, правда же – это глупо! Глупо, глупо.

Идиотизм полный. Нормальный человек на это и внимание бы не обратил, ну, или посмеялся бы. До слёз может даже посмеялся бы. И всё. Забыл бы тут же. Вот жена у меня нормальная. Это, говорит, ты всё нарочно придумал, чтобы из дому слинять. Зазнобу себе на стороне нашёл. Точно! Нет, ну не дура ли? Вернее, не дура, вовсе не дура. Нормальная баба. Любая на её месте так рассудила бы. И чего я в самом-то деле? Может не поздно ещё вернуться? А что? Сойду на ближайшей станции, пересяду во встречный поезд. Жена, конечно, сразу же решит, что была права в своих опасениях. Ну и пусть! Всё. Решено. Ближайшая станция через двадцать минут. Выхожу. Домой. Домой! Хватит сходить с ума. Чего и кому я хочу доказать? Что не верблюд? Что я – это именно я, а не тот… другой? Тот… А ведь на фотографии-то моя мордашка. Моя.

И шут меня дёрнул смотреть эту передачу. Обычно не смотрю. Так, иногда только, когда делать нечего, когда сериалов нормальных нет, газетки прочитаны, гулять с дочкой по вечернему городу не тянет, а вечер убить надо. Тогда включаю. И, между прочим, передача эта похлеще латиноамериканских мелодрам будет. Все плачут, особенно женщины. Так умильно смотреть. Личики у них такие добрые становятся, чистые. Она, может быть, взяточница или спекулянтка какая, или вон алкашка, на этой передаче в основном таких, бросивших в пьяном угаре своих деток, и ищут, а тут слёзками-то личико умывается и, как у дитяти становится. И все в студии плачут. Чужой беде или чужой радости сопереживают. За это и смотрю. Иногда.

В тот вечер я на работе не задерживался. Даже наоборот, под предлогом якобы деловой встречи, слинял на часик пораньше. Захотелось пройтись по городу. Нет, я не любитель уличных прогулок, просто в мире середина октября. Последние, пожалуй, тёплые денёчки золотой осени. Уже завтра или послезавтра затянут небо серые шторы с редким орнаментом молниевых всполохов, ветер-террорист начнёт свою омерзительную акцию, медленно с садистским спокойствием уничтожая тепло в квартирах, на предприятиях и в человеческих душах. Потом с небес польёт морось, туман, ледяная вода, мокрый снег и прочая сырость, и всё это надолго, всё это бесконечно, всё это до волчьего воя тоскливо и безнадёжно.

Но всё это завтра. А сегодня ещё тепло, ещё солнечно и уютно. Под ногами по-родственному, доверительно шепчутся хранители чужих летних тайн. Моя дочка любит набрать их большую охапку. Кленовые, липовые, ясеневые, разных цветов и оттенков. Наберёт, спрячет в самую гущу детское своё личико, вдохнёт пряный аромат опавшей, но ещё живой листвы, и вдруг разом резко швыряет всё это вверх, над головой, визжит, смеётся, хлопает в ладоши, а листья водопадом заливают её плечики, курточку, беретик, золотистые кудряшки. Вся в меня. Я в детстве такой же был. Но в этот день я не собирал листву, не швырял её безрассудно куда попало. Я просто шёл домой, наслаждаясь последними звуками, последними красками, последними запахами ушедшего лета. А завтра… Да пусть оно приходит это завтра, ведь это будет только… завтра.

Словом, ничего не предвещало неприятностей. Ужин удался. Жена расстаралась, чудные «голубчики» приготовила, перцовочки даже налила для аппетита. Я вообще-то по этому делу не большой охотник, но для аппетита, но жена налила! Да ещё дочурка порадовала – три пятёрочки в этот день из школы принесла. Праздник! Праздник.

Ну вот, покушали, ещё по пять капель под настроение приняли, прилёг я на свой любимый диванчик и пульт в руки. Телевизор – тоже член семьи. Его в такой праздничный день забывать нельзя. А понедельник. Ничего толкового в программе нет, ну и включил я эту передачу. Там, как обычно, все плачут.

Девочку, брошенную матерью-наркоманкой, тётя родная нашла, к себе забирает, с виду – приличная женщина, может и правда ребёнку будет у ней хорошо. Тётя плачет, девочка тоже. Она до последнего верила, что передача найдёт её маму, а тут – тётя. Ладно, пусть хоть так.

Мужик лет за восемьдесят ищет подругу юности. Фотографию её показывает. Такой она была шестьдесят лет назад. Пухленькие щёчки, румянец, взгляд бойкий. Хоть бы не нашёл. Представляю, какое его ждёт разочарование.

Женщина ищет сына. Почти семь лет назад он пошёл в лес за грибами и не вернулся. Бедная женщина. Все эти семь лет ждёт, надеется на что-то, а только ведь давно уже нет её сына в живых. Кажется это все понимают, даже ведущий.

Вот другая женщина, захлёбываясь слезами, сжимая в трясущихся руках фотографию, делится с телезрителями своим горем. Сорок лет назад у неё пропал сынок. Ему было три годика. И зовут его… Стоп! Я даже рот разинул от удивления. Рыдающая женщина называет моё имя, мою фамилию, моё отчество, день и месяц моего рождения, да и по возрасту совпадает. А тут ещё на весь экран фотография. Большеголовый и пучеглазый ушастик. Как две капли похож на мои изображения в трёх-четырёхлетнем возрасте. Ну, положим, детки все немного похожи, но что-то уж через чур много совпадений. Да и фамилия у меня редкая – Псаломщик. Такая вот. Очевидно, кто-то из моих предков на церковь работал. Сам-то я не очень верующий. Нет, на пасху, конечно, яички крашу и на крещение за водичкой хожу, ну, как все, мы же – русские люди, традиции свои надо беречь. Да. Ну так вот. Посмотрел я этот сюжет и сижу не жив, не мёртв. Осмысливаю. Что же это делается-то? Вот он я. Целый, не распиленный пополам. Псаломщик Игорь Матвеевич. И документы у меня в порядке. Свидетельство вот о рождении. Всё чётко. Дата выдачи, место рождения. Папа с мамой мои. Вчера только виделись. Мы к ним на пельмени ходили. Ерунда какая-то. Бывают же такие совпадения! Но фотография-то… Мордашка-то моя. Откуда она у этой женщины? Нет, нет. Бред. Полный бред. Может мне всё это привиделось? И тут телефон. Приятель мой звонит, тоже смотрел передачу, и толи в шутку, толи в серьёз заводит: так и так, мол, Игорёк, сколько верёвочке не виться… нашли, мол, тебя, что же ты, я то есть, гад, столько лет от родной матери прятался?

Я со злости чуть трубку не сломал. А телефон опять в трелях заходится. Впрочем, всё бы ничего, да глаза той женщины, руки её трясущиеся из памяти не уходят. Ведь не врёт она. Горе у неё всамделишное, неподдельное.

Ух, забрало меня. И телевизор уже мне не нужен, и спать не могу. Пошёл на балкон. Вечер тихий, звёздный. Завтра, небось, испортится погода-то. Радуйся, наслаждайся чудесными минутами последнего тёплого вечера, так нет же. Всё про эту женщину думаю, про сына её, тоже, между прочим, Игоря Матвеевича, и тоже Псаломщика, и похожего на меня в детстве, как брат-близнец. Так до полуночи на балконе и простоял, словно чумной. Жена даже беспокоиться начала. Может, говорит, тебе ещё пять капель накапать, для успокоения нервов? А что делать? Накапал. И не пять, а больше. Чуть помогло. Под утро уснул, а чуть свет бросился к родителям. Они в соседнем доме живут. Так мол и так, не смейтесь и не презирайте. А маме и не до смеха. Расплакалась. Да как ты, говорит, и помыслить посмел, что мы тебе не родные? Я, говорит, тебя, свинья неблагодарная, вынашивала, рожала, растила. Отец ночи не спал, пелёнки твои закаканные стирал, а ты. А что я? Вы меня не так поняли, я ведь совсем другое хотел, я ведь… А что именно? Чего я хотел-то? Чего пришёл? Чего людям спать не даю? Стал я тут на колени, поклонился до земли отцу с матерью и, слова не говоря, выбежал вон из квартиры. И думаете, легче мне после этого разговора стало? Куда там! Ещё хуже. Не дают мне покоя глаза той женщины, руки её трясущиеся. Спать не могу. Работать не могу. Взял за свой счёт неделю и… не могу объяснить, как так получилось, а позвонил по номеру этой телепередачи, чтоб её. Меня выслушали и дали адрес. И вот я еду. К чужой женщине. Везу фотографии, подарки. От моих настоящих родителей подарки-то. Словом, полный бред. Глупо, глупо и ещё раз глупо.

Вот и станция. До вечера подожду, а там встречный поезд. Так, наверное, лучше будет. Лучше… По мрачному перрону, меж бесконечно чёрных и холодных луж бродили замороженные голуби. Осень за эту неделю воцарилась над землёй окончательно. И ведь все мы и всё вокруг готовились к этому, к слякоти этой, к мерзким ветрам, к моросящей стыни, к холоду заворотниковому, а навалилась осень, контузила нас своей безысходностью, и оказалось: ни фига мы не готовы. Ни к осени, ни к зиме, ни к жизни.

На вокзальных часах высветилось время отправления. Вагон дёрнуло и, лениво постукивая колёсами по рельсовым стыкам, поезд пополз в холодную, осеннюю неизвестность. Не сошёл значит. Дальше поехал. Почему? Зачем это надо? Кому это надо? Женщине той несчастной? А может быть мне? Кто мне ответит? Кто? Кто…

2 августа 2005 г.


Читайте также: